Эдна О`Брайен - Деревенские девчонки
– А надолго мама уехала? – спросила я, как только чуть-чуть успокоилась, и он улыбнулся мне в ответ.
– Тебе об этом расскажет Хикки, Если он только не храпит где-нибудь в углу, то он просветит тебя. – Он всегда ревновал к Хикки за то, что мама целиком и полностью ему доверяла.
Бэйба допила свою порцию и протянула ему стакан. Он ополоснул его в раковине с холодной водой и поставил сушиться на металлический поднос, на котором красовалась фирменная надпись: «Пиво «Гиннесс» Вам понравится». Потом он тщательно вытер руки о грязное изношенное полотенце и подмигнул мне.
– Я хотел бы попросить вас об одолжении, – сказал он, обращаясь к нам обеим. Я сразу же поняла, что за этим последует.
– Могу я поцеловать каждую из вас? – спросил он. Я бросила взгляд вниз, на ящик, полный белых свечей.
– Тря-ля-ля, мистер Холланд, – легкомысленно пропела Бэйба, выпархивая из лавки. Я последовала за ней, но, к сожалению, зацепила ногой мышеловку, которую он поставил между двойными дверями. Мышеловка щёлкнула, и мне на носок ботинка шлёпнулся кусок сала.
– Ах, уж эти мне грызуны, – произнёс он, поднимая сало и снова настораживая мышеловку.
Хикки всегда говорил, что лавка Джека кишит мышами. Ещё он говорил, что они всю ночь возятся в мешке с сахаром, а однажды мы даже нашли в купленной у Джека муке двух мертвых мышей. С тех пор мы покупаем муку в протестантской лавке ближе к центру городка. Мама говорит, что у протестантов куда чище, да и они честнее ведут торговлю.
– Ну хоть ты окажи мне такую милость, – совершенно серьезно обратился ко мне Джек.
– Я слишком молода, Джек, – беспомощно произнесла я, да и в любом случае я была чересчур грустна.
– Трогательно, очень трогательно. Ты очень мила, сказал он, гладя меня по розовой щеке своей влажной ладонью, а потом открыл передо мной наружную дверь. В этот момент его с кухни позвала мать, и он направился к ней. Я закрыла за собой дверь и увидела, что Бэйба поджидает меня.
– Ну что ты там заснула? – Она сидела на пустой бочке из-под портера, болтая ногами.
– От этой бочки твоё платье будет коричневым, – сказала я.
– Оно и так коричневое, зубрилка. Я зайду к тебе домой и взгляну на кольца. – Она обожала мамины кольца и всегда примеряла их, если заходила к нам домой.
– Нет, не надо, – твердо произнесла я. Но мой голос дрожал.
– Нет, я зайду. Мне надо набрать букет цветов. Моя мама велела мне попросить у твоей мамы разрешения набрать цветов, Мама завтра принимает архиепископа, так что нам надо поставить на стол букет колокольчиков.
– Какого архиепископа? – спросила я, так как в нашей епархии был только епископ.
– Ты не знаешь нашего архиепископа? Да ты что, протестантка какая или что?
Я продолжала шагать что было сил. Я надеялась, что она устанет и отвяжется от меня или соблазнится заглянуть в книжную лавку за каким-нибудь дармовым приключенческим романом. Владелица лавки очень плохо видела, и Бэйба поперетаскала у неё кучу книг.
От злости на неё я так яростно дышала, что чувствовала, как расширяются мои ноздри.
– Мой нос почему-то стал больше. Он станет снова как был? – спросила я.
– Твой нос всегда был большим. Он очень смахивает на картошку.
Мы миновали зеленные ряды и универмаг, а потом прошли мимо целого ряда маленьких киосков, облепивших их со всех сторон. Мы миновали банк, располагавшийся в чудесном двухэтажном здании с полированной доской для дверного молотка, и поднялись на мост. Даже в такой безветренный денёк вроде нынешнего, река под мостом ревела и бурлила, точно собиралась выйти из берегов.
Так мы вышли из городка и стали подниматься по тропинке, ведущей через холм к кузнице. Холм порос лесом, и здесь было темновато, так как листья уже распустились. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь ударами молота из кузницы, где Билли Туохи отковывал подкову для лошади. Над нашими головами носились и пели птицы.
– Эти птицы действуют мне на нервы, – сказала Бэйба, сморщив лицо.
Билли Туохи кивнул нам сквозь открытое окно кузницы. Внутри было так дымно, что мы едва различали его. Он жил вместе со своей матерью в маленьком особняке позади кузницы. Они держали пчёл и единственные во всей округе выращивали брюссельскую капусту. Он любил прихвастнуть в разговоре, но его байки было интересно слушать. Он рассказывал нам, как послал своё фото в Голливуд и получил телеграмму: «Приезжайте скорее, у вас самые большие глаза со времен Греты Гарбо». Он рассказывал нам, что он как-то ужинал вместе с Ага Ханом на скачках в Гэлвее, а после ужина играл с ним на бильярде. Ещё он рассказывал нам о том, как у него украли ботинки, когда он в гостинице выставил их за дверь. Он рассказывал нам очень много разных историй, что мы слушали их длинными вечерами, как зачарованные, глядя на горящий в камине торф. Он умел танцевать джигу и рил и отлично играл на аккордеоне.
– Ты знаешь, кто такой Билли Туохи? – внезапно спросила Бэйба, словно желая напугать меня.
– Кузнец, – ответила я.
– Боже, какая же ты простушка. А кто ещё?
– Ну кто?
– Билли Туохи – известный летун.
– Он что, бросает девчонок?
– Нет. Разводит пчёл, – сказала она и вздохнула. Я была для неё просто несмышлёнышем.
Мы подошли к калитке её дома, и она забежала в дом, чтобы оставить там свой ранец. Я не стала ждать, когда она выйдет; не пожелала я и зайти к ней в дом. Дикие пчёлы, слепившие гнездо на каменной стене, издавали сонный монотонный звук, а фруктовые деревья в саду дома парикмахера роняли на землю последние лепестки. Ствол каждой яблони был окружен по земле кольцом из розовых и белых лепестков, и детишки бегали по ним, давя их своими босыми пятками. Двое самых младших выглядывали из-за стены, здороваясь со всеми проходящими мимо. Они уплетали за обе щеки ломти хлеба с маслом и вареньем.
– Чем завтракают дети парикмахера? – спросила Бэйба, догоняя меня. У парикмахера было так много детей, что никому не удавалось запомнить их имена, так что их все звали «дети парикмахера».
– Пьют чай с хлебом, наверное.
– Нет, суп из волос, простушка. А на обед?
– Тоже суп из волос. – Меня разбирала обида.
– Нет. Тушёные волосы.
Она сорвала пучок травы с обочины дороги, тщательно пожевала несколько травинок и сплюнула. Она явно скучала в моём обществе, и я не понимала, зачем она догнала меня.
Когда мы подошли к нашей калитке, я вбежала во двор первой и чуть не споткнулась о Хикки. Он сидел прямо на земле, прислонясь спиной к стволу ильма и крепко спал.
Я вбежала во двор и стала трясти его.
– Хикки, Хикки!
Он заморгал, потом открыл свои серые глаза и посмотрел на меня непонимающим взглядом. Он не мог выйти из глубокого сна.
![Александра Гейл - Дневник любовницы мафии [СИ]](/uploads/posts/books/4209/4209.jpg)
